Текстроки

СЕРЕЖЕ И МАРГАРИТЕ КУЛЛЕ

Сережа, знаешь ли, что раз в 4 года
любой из сыновей советского народа
имеет право назюзюкаться как бобик
и потерять при этом свой моральный облик?
За то, что будет он при этом вытворять,
что будет бить и петь, глотнув вина,
его никто не вправе укорять.
Ни профсоюз, ни совесть, ни жена.
За то, что в високосном феврале
мы натворим в честь дня рождения Кулле,
нам даже Бог не скажет “ай-ай-ай!”
А пригласит нас после смерти в рай.

НАДПИСЬ НА ИГРЕ

О, Маргарита и Сережа!
Когда сгорит в конце концов
Вся ширь бескрайняя лесов,
То в мягком кресле полулежа,
Не утруждая рук и ног,
Вы сможете в одно мгновенье
Набрать волнушек для соленья,
И белых заготовить впрок.

НА СМЕРТЬ СЕРЖИ КУЛЛЕ

Певец коньков и лыж. Поэт саней.
Он не дождался тех прекрасных дней,
Когда лыжню проложат на реке.
Ушел от нас Сережа налегке.
Оставив тело на земле.
Навстречу снегу и зиме.
Конец страданьям и тревогам.
Он мчится по Небу на лыжах. С Богом.

ПАРНАС,
ИОСИФУ БРОДСКОМУ

Поведай мне в письме, поэт российский,
как вспоминал душистый банный листик.
И тосковал без штампа, без прописки,
без пятых пунктов и характеристик.
Без дорогих руин и пустырей
на месте храмов и монастырей.
И без иных больших и малых благ,
что щедро нам даны, в то время как
евреи, русские и племена другие
на речке Гудзон слезы льют от ностальгии.
Подробно опиши, как нынче премию
тебе вручил высокородный швед.
Спросил ли удостоверение
с печатью в том, что ты поэт?

В венке лавровом с неразлучной лирой
ты изберешь Парнас своей квартирой.
Туда я пишу тебе, Иосиф.
С серпом и молотом скучая без колосьев.

ОСЕ БРОДСКОМУ

Пером царапая страницы
сидит Иосиф посредине заграницы.
И празднует в тиши полей
сорок девятый юбилей.
Валторны вальса музыку волтузят.
Аборигены дансы массачузят.
Уж гости все пустились в пляску,
набравшись джину под завязку.
Уж Женя Рейн, поймавши нимфу,
предался сексуальным играм.
А юбиляр то ебнет в рифму,
То захуярит вдруг верлибром.

ОСЕ

Конечно, время, сволочь, так летит,
что это всем давно уже претит.
Однако юбилей полсотенный
поверь мне, Ося, день особенный.
его никак не можно пропустить,
чтоб лишний дринк не пропустить.
Со всей своею волей твердой
в сей мая день двадцать четвертый
я буду пить за осин юбилей,
пока пятерки отличаю от нулей.

PS. Герасимов быстрей ракеты Джемини
Спешит к нам. С ним нагрузимся до темени,
Не думая о наступленьи темени,
как будто нет на свете больше времени.

24-го у Оси день Рождения.
Он поутру в минуту пробуждения
услышит топот Алешковского и Лосева,
примчавшихся расцеловать Иосифа.
Покамест Маша режет редьку и селедку,
друзья пройдутся не спеша по околотку,
чтобы пропить, пеняя на старение,
заначку Оси с Нобелевской премии.
Потом у Маши за столом, как подобает,
они до нормы праздничной добавят.
А двадцать пятого попросит Ося Машу
дать ему утром доллар на рюмашу,
чтобы улучшить жизни восприятие
и спеть, воспрянув духом, “Коробейники”.

Эх, и у нас когда-то будет демократия!
Эх, и у нас когда-то будет, как в Америке!

ОСЕ

Как только день двадцать четвертый
зарей заблещет в мае месяце,
возьми взаймы валюты твердой.
Не уронив ее на лестнице,
дуй без оглядки, что есть духу
в какую ближе разливуху.
И закажи два стаканб
ершей из водки и вина.

Вот так и я под вечер, Ося,
писать тебе посланье брося,
скакаю с резвостью козла,
чтобы стойки вылакать ерша у,
пока цена вновь не взросла.
Притом обидно за державу.

Ты помнишь: два десятка лет
назад ты мог увидеть дали?
Теперь остался лишь скелет,
Хохлы с чечнею обглодали.

Ося, напрасно горды собой Штаты.
Вечно они от Руси отстают.
Будние дни и особенно даты
раньше, чем в Штатах, у нас настают.
Так, макинтош и галоши снимая,
ты еще только ложишься в кровать.
Здеся же двадцать четвертого мая
зорька уже начинает вставать.
Но оттого, что Россия скорее
мчится, евреи в России старее,
чем на Манхаттане ихняя братия.

Мысленно я заключаю в объятия,
Ося, тебя. И семейству младому привет.

Скоро, глядишь, и в Нью-Йорке забрезжит рассвет.

Привет наш Осе имениннику,
который вновь собрался в клинику,
поправить старые шунты.
Куда это собрался ты
в свои-то пятьдесят четыре?!
Сменив недавно место в мире?
Манхаттанский чертог на Бруклин?
Целует все семейство Уфлянд,
которого движеньем рук
уже манит к себе хирург.

ОСЕ

Неплохо побазарить бы с Иосифом.
Да путь далек в Нью-Йорк или Венецию.
Пусть Яша нам сообразит симпозиум.
Точней, Вторую Конференцию.
Послушает вся яшина редакция
Про то, как Ося превзошел Горация.

ОСЕ К РОЖДЕСТВУ

Зима. Иосиф, торжеству-
я, рубит елку к Рождеству,
сверкая орденом в петлице.
А Маша смотрит из светлицы.

Едва поэт-лауреат
И его нежная супруга,
Одеты словно на парад,
Легли вздремнуть друг возле друга,
Съев свой рождественский пирог,
Как неуемный дед Мороз
Их будит топотом сапог.
Взломавши дверь, несет игрушки
И требует за перенос
Полпинты пунша в пенной кружке.
И, выпив, не благодарит,
А “мерри кристмас” говорит.

Пишу опять я в Бруклин Осе,
Что Петербург все в той же позе
стоит. Чуть постарел и вырос.
Всему семейству “мерри кристмас!”

ОСЕ И МАРИИ

Проснулся Ося. Вспомнил про Сочельник.
Быстрее ветра отлучился в ельник.
Ель притащил. И вот, смычком пиликая,
Играет кое-что великое.
Для Маши, для спящей Ани.
Христос родился, христиане!

Зимой я, милый мой Иосиф,
люблю природу и народ.
Четверостишие сморозив,
Шлю мерри кристмас на Пьерпонт.

54-летнему Осе с Машей и Аней —
половина плодов уфляндовских стараний,
которые еще не имеют отзыва в прессе.
Христос воскресе!

Бродским, Анне и Марии,
в память о том, что в их семье
тоже по-русски говорили.

НАДПИСИ НА КНИГЕ "СТИХОТВОРНЫЕ ТЕКСТЫ"

Жене и Тюбе Меркурьевым

В подарок Жеке с Тюбой тексты.
Словам просторно. Мыслям тесно.

Г.Г.Эпштейну

Геннадия Григорьевича благодарю
за хлопоты ради моего исцеления.
И с уважением ему дарю
изданные в Петербурге стихотворения.

Виктору Дмитриевичу Мамонтову от его пациента,
в медицине не очень грамотного.

В.В.Долгополову

Владимиру Васильевичу Долгополову,
который напрягал свою мудрую голову
и трудился, не покладая рук,
как настоящий петербургский хирург,
над тем, чтобы меня излечить
и от курения отучить.
Уважая его медицинский гений,
маленькую книгу своих стихотворений
с благодарностью преподносит ему поэт,
его многомесячный пациент.

Д.М.Алимову

Дмитрию Михайловичу, искусному целителю
и незаурядному искусства ценителю.

Игорю Иосифовичу мои стихотворения
с благодарностью за внимание и ободрение.

Эуджении Греста для изучения
я дарю свои сочинения.

Дарю я свою книжку Бате.
Ее обложка не на вате,
а на бумаге нарисована,
в столицу эстов адресована.
при Нарве у погранзастав она
ГБ не будет арестована
за то, что русскую идею
в вещах вывозят иудеи. 1994

Подарю я книгу Прыгунову
за неимением иного.

Мише Еремину

Дарю я Мише с Ирою
книжку эту сирую.

Лёке

Чтобы порадовать братишку,
бежал вприпрыжку по дорожке.
Принес ему в подарок книжку.
Хоть маленькую, но в обложке.

Валере Попову

Валера, лестно быть лауреатом.
Но в наши годы лучше быть богатым.
чтобы в бумажник крупные купюры,
как мусор, непрерывно прибывали.
Чтоб жадные до денег куры
переклевались ими и блевали,
переходя с кудахтанья на мат.
От Вовы Уфлянда тебе большой виват!
(Он, между прочим, тоже лауреат.)

Андрею Арьеву

Спасибо что ты есть, кириллица,
моя поилица, моя кормилица!
Стихи, написанные ею,
дарю Марии, Ане и Андрею.

Леше и Нине Лосевым

Для Леши книжка и Нинули,
чтоб прочитали и заснули.

Чете Коппер

Для Линоры и Джона,
чтобы читали благосклонно.

Алешковскому

Гению Юз Фу от Уф Во, тоже гения.
В ожидании слив и вишен цветения.

Лосевым

Семейству Леши, отборным знатокам

Прошу от скуки почитывать эти листики.

Беломлинским, Мише и Вике,
любящим толстые умные книги.

В подарок от автора текстов Бенгту,
шведскому русской словесности резиденту.

Дарю Пете Вайлю тексты отборные
за его произведения, для литературы благотворные.

Книжка в подарок Каплану Роме,
чтобы читал на работе и в полудреме.

Как был спасен подсолнух
ценой ночей бессонных

Подсолнух приходит к Никите
И громко кричит: “Помогите!
Нет от девчонок отбою.
Меня они шумной толпою
Всегда окружают
И съесть целиком угрожают!”

Спасая от смерти подсолнух,
Никита вдоль улиц просторных
Гуляет и смотрит на девочек.
И каждой из них вместо семечек
Он предлагает конфет и печений
И много других развлечений
Довольно веселых,
Спасая тем самым подсолнух.

Лене Виноградову,надпись на книге Бо цзюй-и

Лёка,
в Корее
плохо
еврею.
Мотай
в Китай.
Пиши
в тиши.
Как Бо.
Слабо?

Наталье Лебзак

Родившись под созвездьем Близнецов,
Ты сбила с толку многих молодцов.
И даже Уфлянда, не знающего грамоте,
Сумела ты настолько одурачить,
что начал он писать стихи и драмы, те,
От коих многие театры плачут.
Пусть зрители грозят его убить,
Но будет он, пиша, тебя любить.
И в честь твою, прекрасная Наталья,
Готов играть он даже на гитаре,
Хоть слон ему на оба уха наступил,
Когда он как-то в зоопарке водку пил.

Володе Герасимову на сорокалетие

Какое счастие, Володя,
что мы росли не в огороде,
и что никто за сорок лет
не превратил нас в винегрет.

Славе и Свете к свадьбе

Мой милый Слава, дорогая Света,
любовь вам, дети, да совет, а
когда остоебенят вам Советы,
не бегай, Слава, за бугор без Светы.

Лехе на книге “Антиципация”

Жили-были два братишки.
Один что-то там творил.
Если выходила книжка,
Брату с Надею дарил.
Иногда на Новый год,
Как, к примеру, эту вот.
Наде с Лехою, Володя,
В девяносто пятом годе.

На книге “Тексты”

Библиотеку брата
пополнил автор
дата.

Отцу

Автору автора от автора.

Володе Марамзину

Володя, я держу пари,
что в вашем городе Пари
не так приятно кушать булки,
как в городе Санкт-Петербурге.
Чего не скажешь про вино.
Его там нет давным-давно.

В альбом Оле

В июле Нортфилд, штат Вермонт,
был русскою столицей.
И собирался весь бомонд
вкруг Ольги светлолицей.
Поэты во главе с Булатом
в честь милых дам слагали ямбы,
ходили возле них парадом
и громко пели дифирамбы.

Объятия. Пожатья рук.
Прощальные слова.
Меня зовет Санкт-Петербург.
Вас требует Москва.

К каким ни приведет местам
нас воля иль неволя,
всегда столица будет там,
где в ту минуту Оля.

Бенгту Янгфельдту

Письмо русского в город Стекольный

Приезжай, король к нам шведский,
Всеми нами володей.
Будем мы в стране Советской
Жить не хуже всех людей.
Будем в Северной Венеции
Словно в Швеции и Греции.

С Рождеством и с Новым годом Вас, Бенгт!

Вот и вновь настал такой момент,
Когда надо по примеру дедов
Звать на Русь в князья плечистых шведов
И просить порядок навести.
Приезжай к нам в Питер. Навести.

С Рождеством и с Новым годом, Бенгт!
Если сможешь разорвать конверт,
То прочтешь привет от иностранца
Из деревни возле Ниеншанца.

БЕНГТУ ЯНГФЕЛЬДТУ

Найдя бутылку в погребке,
задумчиво держу в руке,
гадая, что в такой момент
предпочитает выпить Бенгт.

Если не придут на Русь варяги,
с горя заведем друг с другом драки.

Беломлинским

В фигуре девушки с кувшином
грусть о Союзе Нерушимом

Мне часто снится сон кошмарный,
что к Вике с лестницы пожарной
влез Миша, выбив стекла ломом,
поздравить новым русским словом:
“Мерри Кристмас! Хеппи Ню Иэр!”

Кто-то в городе Нью-Йорке
веселится возле елки.
Я в Санкт-Петербурге слышу
музыкальную новинку.
Узнаю по стилю Мишу
Беломлинского и Вику.

Ужасно мучаясь чувством жажды,
спустился в погреб я однажды.
Бутылку из долины Рейна
опустошил за Женю Рейна.
Потом нашел пузырь портвейна
и тоже осушил за Рейна.

Владлену Гаврильчику

Приветствую тебя, Гаврила,
волшебник масла и акрила,
кудесник темперы, гуаши!
Тебе все поздравленья наши!
Виват!
Брависсимо!
Беллиссимо!
Ну а точнее: Гаврилиссимо!

Юзу Алешковскому

Мой брат, сидящий за рекой Гольфстрим,
Давай скорей забудем третий Рим.
И поглядим, каков он, Рим четвертый.
Подписываюсь кистью твердой,
Твой брат с кисточкой Уф Во,

Спящим прикинулся сэр Алешковский,
обняв свою ненаглядную Иру.
Дремлет и думает: я не таковский,
чтоб дать кому-то проникнуть в квартиру.
Если же вдруг, несмотря на замки,
в полночь я в спальной услышу шаги,
то подпустив его к самому ложу,
быстро вскочу, скорчу дикую рожу.
И обложу его матом без пауз,
будь он хоть сам бодрячок Санта Клаус.

У елки при сияньи свеч
пред тем, как лихо приналечь
на праздничную закусь, Юз
на скрипочке играет блюз.
А Ира просит его сжалиться:
ведь гусь в духовке пережарится.

Для граждан Петербурга, Юз,
длина ночей декабрьских — плюс.
Есть время ближе к Рождеству
Прочесть Юз Фу и съесть жратву.

ЮЗУ АЛЕШКОВСКОМУ

Пред тем, как примоститься у стола,
советую, ученый друг Юз Фу,
сперва послушать всласть колокола,
а после приниматься за еству.

Леше, Нине и всем Лосевым

Идем на день рожденья к Машеньке.
Живет она в высокой башенке.
Там стережет ее суровый
брат Митя, рыцарь двухметровый.
А в подземелье мама Нина
из бочек наливает вина.
А папа Леша у окна
сидит и пишет письмена.
Сегодня будем мы стараться
с гостями за столом не драться.
И не швырять о стену торта,
попутно поминая черта.
Мы будем тихо петь романсы,
танцуя с Мишей контрдансы.

Петруша, вновь по первопутку
пойдем на день рожденья к Маше.
И погуляем не на шутку
там в теплой дружеской компаше.
В конце чего, сказав “Оревуар”,
Пойдем и вспашем носом тротуар.

Пей, Леша, арманьяк Шабот.
Он помогает от забот.
Почти как яблочный компот
или с яйцом и килькой бутерброд.
Коль это пойло водкой запивать,
случатся чудеса в миниатюре.
Ты будешь петь и танцевать,
забыв на время о литературе.
Ты станешь лекгомысленней француза,
не выезжая из Советского Союза.

ЛЕШЕ, НИНЕ И ВСЕМ ЛОСЕВЫМ

Один мой отчаянный односельчанин
любил путешествовать, как англичанин.
Однажды, покинувши теплую печку,
он лютой зимою уехал за речку.
С тех пор я частенько сижу на крылечке,
откуда видна мне излучина речки.
И если по ней кто-то едет в ладье,
я мысленно вновь повторяю: “адье!”

В день своего рождения поэт Лев Лосефф смотрит по телевизору, как поэт Бродский Иосиф песню про Лили Марлен напевает. И стакан водки за свое здоровье выпивает. А его жена Нина с озабоченным лицом следит, чтобы Леша закусил огурцом. Уфлянд перед отъездом на аэродром обрисовал это пером.

Ко мне во сне явился Леша.
И так сказал ему я, лежа:
— Прожив всего по полстолетия,
мы празднуем тысячелетие.
Еще в стакане нет настойки,
но верю: чокнемся со звоном
мы в результате перестройки,
как нынче Мишка с вашим Роном.
И выпив, упадем в Неву.
И не во сне, а наяву.

Солнце светит в Петербурге.
А в Ганновере луна.
Выпью толику вина.
Вспомню о далеком друге,
бородатом и усатом.
Он под небом полосатым.
Звездочки на нем висят
ровным счетом пятьдесят.

леше, нине и всем лосевым

Стою ли ночью в карауле,
или ночую в вытрезвителе,
я мыслю только о Нинуле.
Когда же мысль в своем развитии
доходит до мечты о встрече,
с поста я отлучаюсь пулей.
Из вытрезвителя валю.
Нинулю больше всех Нинулей,
которых я встречал, люблю.

Есть хижина в Гранитном Штате.
Там, понапрасну слов не тратя,
прозрачной водки Абсолют
всегда стакан тебе нальют.
Там Леша с Ниной поживают.
Гостей заморских поджидают.
И в том находят наслажденье.
Дринк-дринк! за Лешин день рожденья.

Бегут по лесу дровенки,
А в дровнях Леша Эль.
Берет топорик новенький.
Для Нины рубит ель.
Но тут приходит внученька.
Или, быть может, внук.
И пухленькою рученькой
Рвет елочку из рук.

Трещит мороз. Сверкает иней.
Скрипит снежок. Метель метет.
А храбрый Леша робкой Нине
подарок к Рождеству несет.
А Нина подмела углы.
И ждет, налив напиток в кружки.
Ведь ей с младых ногтей милы
все птички, рыбки и зверюшки.
(Лишь насекомыми она
безумно не увлечена).
Эх, угостятся нынче пивом
Нюф-нюф с Наф-нафом и Ниф-нифом!

леше, нине и всем лосевым

Вышла Нина на крут бережок.
И вдали увидала КАРЕТУ.
В ней любезный дружок, артишок,
сельдерей и бочонок кларету.
Целый год Леша к этому дню
привозил терпеливо припасы.
Будет репа сегодня в меню.
Каша с маслом и к ней ананасы.
Этим всем в день июня срединный
Леша щедро поделится с Ниной.
Не удержатся, чтобы не съесть
они лишнюю связку редиски,
пять помножив на десять плюс шесть
миллилитров налив себе виски.

Сколько бушелей редиски
Нина собрала с плантации? 54!

Много ли галлонов виски
Леша взял за ассигнации? 54!

Сколько лекций для студентов
Леша, прочитав, охрип? 54!

Много ли стихов-сонетов
он добавил в манускрипт? 54!

Кот с собакой на ракуна
сколько раз подымут лай? 54!

Чтобы не мешал, паскуда,
печь Нинуле каравай.
Вот такой нижины!
Вот такой ужины!
Эх, для веселья в дни рождений
все мы мамой рождены!

леше, нине и всем лосевым

Разогнав свою Тойоту*,
Леша к Нине покатил,
улыбаясь, словно что-то
он сегодня получил.
Что за елку, что за палку
получил профессор в дар?
Не к зарплате ли прибавку?
Не густой ли гонорар?
Или грант какой большущий?
Иль огромную медаль?
Леша мчится и все пуще
нажимает на педаль.
И вбежав домой в восторге,
он танцует, что есть сил:
“Я сегодня две пятерки
в день рожденья получил!”

Случается такое в Питере:
подстерегут во тьме грабители.
Мозги запудрят вчетвером.
И водку отберут. И ром.
Другое дело град Хановер.
Там не пройдет подобный номер.
Там Лешу без опаски Нина
шлет покупать средь ночи вина.
После чего они, проказники,
отменно отмечают праздники.

Мадам Кшесинская Матильда
плясать любила, как Брунгильда.
И каждый день ходя в балет,
жила без малого сто лет.

Как у Леши с Ниной внуки
не приучены к науке.
Знать, не вырастут студентами.
Будут, шельмы, президентами.

леше, нине и всем лосевым

Леша идет по дороге в Костёр.
Таврический сад образует простор.
На переднем плане место выдачи белков и жиров:
Таврический дворец. Архитектор Старов.

Лечу я мыслями в Нью-Хемпшир.
И там, попимши и поемши,
сияя своей сытой рожею,
я на десерт любуюсь Лешею.
Не молод Леша и не стар.
Наш неизменный любиляр.

Сегодня Леше 50 и 9.
Он устремлен к деяниям как лебедь.
А Нина тянет как лебедка.
А дети слаще для души, чем водка.
А умные с рожденья внуки
из предков извлекают звуки.

На Рождество 1996

Леше с Ниной:

Засыпан снегом огород.
Заснул вудчак на Морлин род
В саду у домика четвертого.
Зима. Декабрь. Погода чертова.

Юзу Алешковскому

Зачем нам, мудрый друг Юз Фу,
Сидеть все праздники в шкафу?
Не лучше ль слушать голос Ивы?
А еще лучше — голос Иры.

Лёше Лосеву

Друг Лёша!
Разменяв седьмой десяток,
Уважь в сей день себя и свой порядок.
Когда ж настанет six p.m.,
не ставь перед собой проблем
иных, чем растворенье льдинки в скотче
а то на них не хватит ночи.
И в полдень Нина твой нарушит сон,
с пристрастьем оглядев газон.
Воскликнет так, что грянет дрожь вдали:
“Ну, Лёша, мы с тобою дожили!
Медведь съел мои тапки, твои плавки,
бутыль не съел, стоявшую на лавке,
но допил из неё остатки.
Его следы продавлены на травке!
Дай Бог ему, мохнатому, поправки!
И мягкой после штопора посадки”

А ты меж тем приступишь к физзарядке.

Бенгту Янгфельдту

Дорогой мой друг стокгольмский Бенгт!
Тот, который мною был воспет
не слабей, чем Рюрика соратники!
Не забудь отметить тостом праздники.

Беломлинским

Слегка смущенный расстояньем исполинским
Шлю поздравленья милым Беломлинским.

Рощину

Да здравстует наш дорогой Вильям,
Марьяны муж, родитель Юлиана,
Навеки предан он друзьям,
всегда хорош и весел постоянно.
Достоинств всех его не перечислишь в оде.
Поверьте Уфлянду Володе.

Чудес на свете видимо-невидимо.
Но есть одно, необъяснимей прочего.
Конечно, я имею в виду Вильяма
Васильевича
Рощина.

Битову на юбилей

Сердец сластитель и умов.
Творец вместительных томов.
Любви и славы архииеерей.
Спаситель от забвенья многих литров...

Кто это?
Разумеется,
Андрей
Георгиевич
Битов!